Вот и сейчас я посматривал на выставленные напоказ женские ноги, сравнивал их (словно на конкурсе красоты). Отметил, что Лидочка Сергеева всё так же «вне конкуренции» со своим третьим размером груди и стройной талией. Заметил, что Наташа Кравцова чуть добавила за лето в объёме бёдер — уже не выглядела тонконогой. Удивлялся, почему раньше не обращал внимания на уроках физры на Алину Волкову: девчонка пусть и владела всего лишь скромным «первым» размером, но обладала пропорциональной фигурой (типаж «песочные часы»), двигалась на удивление грациозно, словно гимнастка. Я рассматривал девчонок, будто моделей на подиуме. Юные тела радовали мой взор. Но не пробуждали в моём воображении эротические фантазии («индикатор» на них не реагировал).

По сути, я по-прежнему чувствовал себя не школьником, а зрелым (и даже «перезрелым») мужчиной. Помнил, как раньше поглядывал на юных (в моём «стариковском» понимании) девиц и прикидывал: «Будь я на пару десятков лет помоложе!..» Моё желание нежданно-негаданно осуществилось. Я и теперь не отрёкся от своих прежних обещаний. Вот только сейчас взглянул на них внимательно (прислушался к своим желаниям). Понял, что «юные прелестницы» для меня это вовсе не ученицы старших классов. Тех я упрямо считал детьми. Мою фантазию разжигали дамы иной возрастной категории: сверстницы приглянувшейся мне учительницы математики. Да и те казались мне очень уж «юными» (едва ли не «на грани фола»). «Вот с математичкой бы я… М-да», — мысленно произнёс я.

Постукивал по паркету зала мячом и вспоминал, как покачивала бёдрами учительница математики. На эти мысли мой «индикатор» откликнулся охотно — пришлось даже притормозить фантазию. Я покачал головой, отогнал нахлынувшие вдруг эротические видения. Сообразил, что уже пару минут пристально рассматривал грудь Наташи Кравцовой (прикидывал: подросла ли та за лето до второго размера, или увеличилась за счёт «женских хитростей»). Причём, Принцесса заметила мой интерес — не смутилась. Она будто нарочно не покидала поле моего зрения. Наташа то чуть наклонялась, то поворачивалась ко мне боком (будто позировала на камеру). Не смотрела на меня, но удерживала меня в поле своего зрения; неторопливо разминалась, насмешливо улыбалась.

Мой интерес к изменившемуся за лето телу Кравцовой заметила не только сама Наташа. Об этом мне сообщил прилетевший со стороны спины баскетбольный мяч. Он врезался мне в затылок — я упал на колени. Правой рукой упёрся в паркет; а левой — подхватил очки (в паре сантиметров от пола). Вспомнил, что позабыл их зафиксировать на голове резинкой (обычной, какие сейчас вставляли в трусы). Близоруко сощурился. Маячившая впереди меня фигура Кравцовой превратилась в размытое пятно. Услышал Наташино хихиканье. Обернулся. Сунул наконечники заушников в волосы — царапнул уши. Прижал пальцем носоупоры. Мир снова обрёл понятные черты. Мой взгляд скользнул по катившимся к стене мячам. А в трёх шагах от себя я увидел долговязого Громова.

Василий оскалил зубы, указал на меня пальцем.

— Мастерский бросок! — объявил он.

Громов победно вскинул руки — продемонстрировал одноклассникам (и одноклассницам) волосатые подмышки.

Он посмотрел мне в глаза.

— Да ты вконец охренел, жертва акселерации! — сказал я.

Встал на ноги, вытер о шорты ладони. Заметил, что голоса школьников притихли. Лица одноклассников повернулись в мою сторону. Ударивший меня по голове мяч остановился около деревянной скамейки. Я смотрел, как Громов вальяжной походкой преодолел разделавшие нас метры. Прикинул, что Вася сантиметров на двадцать-двадцать пять выше меня ростом и килограмм на пятнадцать тяжелее (очередной «шкаф»). Громов остановился. Ткнул меня длинным, чуть изогнутым пальцем в грудину. Я вдохнул запах его одеколона (определил: модный сейчас «Олимпийский», ленинградской фабрики «Северное сияние»). Отметил, что мои слова не согнали улыбку с Васиного лица; запрокинул голову, чтобы её увидеть.

— Я тебя предупреждал, четырёхглазый! — сказал Василий.

Говорил он громко — чтобы услышал не только я.

— Не пялься на Наташку! — сказал Громов. — Иначе я все твои четыре глаза тебе же на жопу натяну! Понял?!

В этот раз я обошёлся без расслабляющего удара.

Заломил любезно предоставленный мне палец.

Вася послушно согнулся: приоткрыл в немом крике рот. Я мысленно вместо него произнёс: «Здравствуйте». Подмигнул Наташе Кравцовой, приоткрывшей от удивления рот.

— Смотри, Вася, — сказал я, — чтобы у тебя ничто не треснуло от натуги, натягивальщик малолетний.

— Пусти! — простонал Василий.

Он запрокинул голову, упал передо мной на колени.

Кто-то из девчонок за моей спиной хихикнул.

Я склонился к уху парня и сказал:

— Буду смотреть на кого хочу. И когда захочу. Это не твоё дело. Понял? А сунешься ко мне снова — пожалеешь.

Надавил на заломленный палец.

Василий застонал.

— Я доходчиво тебе всё объяснил? — спросил я.

— Дох… Да! Да! Я всё понял!

— Вот и замечательно.

Мои слова заглушила трель учительского свистка.

— Крылов, Громов, прекращайте эти ваши танцы! — прокричал появившийся на пороге зала физрук.

Я выпустил палец Василия. Поднял руки — показал учителю пустые ладони. Улыбнулся.

— Всё в порядке, Василий Петрович! — сказал я. — Мы с Громовым отрабатывали приёмы самообороны.

Вася поднялся на ноги — снова посмотрел на меня (сверху вниз).

Физрук дунул в свисток и скомандовал:

— Становитесь в строй! Быстро! Быстро!

Я направился к строившимся в шеренгу одноклассникам.

Почувствовал толчок в спину. Оглянулся.

— Встретимся на арене за теплицей, Крылов! — сказал Василий. — Сегодня! После уроков!

Его голос услышали все явившиеся на урок физкультуры ученики десятого «А» класса.

— Как скажешь, Громов, — ответил я.

И добавил:

— Но помни, Вася: ты сам напросился.

Глава 12

На школьной «арене» я в прошлой жизни бился трижды (третий раз — в конце нынешнего сентября). Все три раза — с Васей Громовым. И каждый раз терпел поражение. Хотя проигравшим себя не чувствовал. Тогда я считал: причиной моих неудач были длинные руки моего противника. При схватке «до крови» длина рук виделась мне огромным преимуществом. После каждого поражения я долго ненавидел своё «негодное для драк» тело и мечтал подрасти хотя бы на полтора десятка сантиметров. Убеждал себя, что стань я повыше — Громов бы не выходил из наших схваток на «арене» победителем. Только в институте на занятиях по дзюдо тренер мне объяснил, что длина рук — замечательное преимущество, но «решающее» лишь при встрече «равных» соперников. А на тренировках по рукопашному бою (в первомайском спортивном обществе «Динамо») он наглядно показал мне, что высокий рост — не всегда «хорошо».

Утром я убедился, что моя нынешняя физическая форма далека от совершенства (очень-очень далека). Чувствовал, как побаливали мышцы после пяти десятков приседаний и шестнадцати отжиманий от пола (семнадцатое повторение я себе не засчитал). Порадовала разве что растяжка. На шпагат я не сел (ни на продольный, ни на поперечный). Однако отметил, что моё шестнадцатилетнее тело пусть и хилое, но гибкое — для никогда не занимавшегося «растяжкой» человека. Помнил я и «умения» своего соперника. Все три победы надо мной Громов получил банальными «прямыми» ударами в нос. Схватки получались скоротечными. Поражения в них были обидными. Тогда они виделись мне «случайными» и «несправедливыми». Лишь теперь я признал их закономерными: вспомнил, как всякий раз бездумно лез «напролом», не думая об обороне и… позабыв о Васином преимуществе в длине рук.

На уроке физкультуры мы с Громовым демонстративно избегали стычек друг с другом. Не в последнюю очередь из-за пристального внимания к нашим персонам физрука. Невысокий (примерно моего роста) и широкоплечий физрук — Василий Петрович Лесонен — хитро щурил глаза и поглаживал тонкие усы, посматривая в нашу сторону. По поводу «арены» он не сказал ни слова. Но слышал о нашем поединке — наверняка. Официально драки за теплицей учителя не поощряли. Однако редко являлись разнимать поединщиков. Правильно делали, на мой взгляд. Потому что драки «по правилам» — всяко лучше «стихийных» драк «на эмоциях». Вот и Василий Петрович сегодня своим прищуром намекал: мы решим свои «разногласия» за теплицей — не на его уроке. И даже распределил нас с Василием в одну команду — лишил нас повода для «толкания» около баскетбольного кольца.