Полковник прикрыл глаза. Он внимательно и с интересом прислушивался к звучанию моего голоса — я понял, что слова песни Михаил Андреевич слышал впервые. Но начало музыкальной композиции явно произвело на него хорошее впечатление — как и качество моего исполнения. Я выдерживал тональность, вытягивал ноты. А память нашёптывала мне, что в это самое время в «прошлое» четвёртое сентября Снежка поздравила Алину Волкову с днём рождения. Я будто наяву снова услышал слова Галины Николаевны. Подумал: «Она поздравит Алину и сейчас. Наверное». Пел об учителях. И прикидывал: «Присоединятся ли ученики десятого „А“ класса к поздравительным словам классной руководительницы — теперь, после моей песни? Или они вновь проигнорируют день рождения своей одноклассницы?»
Я не помнил о том, что Полковник был любителем музыки и пения. В своих воспоминаниях не нашёл даже намёков на эти увлечения Михаила Андреевича Снежина. Потому что раньше не интересовался личностью директора школы — она никогда не привлекала к себе моё внимание. Да и сталкивался я в прошлом со Снежкиным мужем нечасто — разговаривал с ним и вовсе лишь трижды. Если я и представлял до сегодняшнего дня образ Полковника, то не иначе как в виде эдакого «солдафона» (в соответствии с его прозвищем). Хотя и знал (как оказалось), что директор первой общеобразовательной школы Рудогорска уволился по состоянию здоровья в запас не в звании полковника — капитаном.
Михаил Андреевич выслушал предложенную мной для выступления на концерте песню. После пары секунд размышлений одобрил её — сделал запись об этом в своих бумагах. Он заботливо поднёс мне стакан воды. И тут же велел спеть две другие, предложенные для развлечения учителей композиции — будто надеялся, что я его удивлю и их исполнением. Я исполнил просьбу Полковника. Хотя мои натруженные пальцы уже молили о пощаде. Не разочаровал Михаила Андреевича — «Некогда стареть учителям» и «Ваши глаза» директор тоже пометил в записях. И тут же забросал меня «околомузыкальными» вопросами, будто я был не учеником десятого класса его школы, а заезжим музыкантом.
В процессе бесед с Полковником я задумался: почему вдруг согласился на предложение выступить на концерте. Отметил, что угроза вызвать «на ковёр» мою маму вызывала у меня лишь ироничную улыбку (пусть и понимал, что маму подобный вызов расстроит). Я всё ещё не воспринимал всерьёз ни предостережения учителей, ни саму учёбу в школе (особенно с учётом предстоявшего мне переезда в Первомайск). Но на шантаж Снежина я поддался — будто действительно испугался. Я слушал рассуждения Михаила Андреевича о деградации современной эстрадной музыки («сравни её, Крылов, с песнями конца шестидесятых, начала семидесятых годов»). И вдруг сообразил: в прошлой жизни я ни разу не пел со сцены.
Музыкой я увлёкся, уже усевшись в инвалидное кресло (спасибо сыну за «Гибсон»). Тогда и обнаружил в себе талант к музицированию. Был ли он у меня уже в школьные годы — тогда не представлял. Потому что не прикасался к гитарам (с целью извлечь из их струн ноты) ни в институте, ни позже — до круто изменившей мою жизнь аварии. Лежавший сейчас у меня дома музыкальный инструмент в прошлый раз так и не дождался моего внимания. Но теперь, решил я, его время пришло. Я прикинул: а не взобраться мне на сцену теперь? Ведь мои школьные увлечения изменились: я сейчас бренчал на гитаре, а не записывал мелким почерком в ученических тетрадях «шедевр» (так и не увидевший свет роман о «вечных ценностях»).
Звонок на перемену заставил и меня, и Полковника печально вздохнуть.
— Что у тебя сейчас? — спросил Михаил Андреевич.
— Физика.
Снежин покачал головой.
— Ступай на урок, Иван, — сказал он.
Я послушно покинул директорское место.
— Не забудь, — сказал Полковник. — В понедельник репетиция. Явка обязательна. Для тебя.
Я кивнул.
— Не забуду.
Попрощался с Михаилом Андреевичем (пожал ему руку, чего не делал никогда прежде). Мазнул прощальным взглядом по гитаре; покинул директорский кабинет. И уже в коридоре подумал о том, как отреагировали на моё недавнее выступление ученики десятого «А» класса. Представил, как они перед первым уроком слушали мой голос, доносившийся из динамиков. Отметил, что в «прошлой жизни» я подобные выходки не устраивал — тогда был «серьёзным мальчиком». Усмехнулся. Мысленно произнёс: «Это было весело». Невольно вообразил выражения на лицах Васи Громова, Лидочки Сергеевой, Наташи Кравцовой. Ну… и, конечно, прикинул вероятную реакцию на моё пение Алины Волковой. Логика подсказала, что подобное поздравление имениннице просто не могло не понравиться.
— Вот это мы сейчас и проверим, — пробормотал я.
Тряхнул дипломатом и направился к кабинету физики, рядом с которым уже толпились мои нынешние одноклассники.
Глава 7
«Наутро он проснулся знаменитым», — вспомнил я крылатое выражение, когда очутился среди учеников десятого «А» класса. Тут же поправил себя: «Не на утро. А после исполнения всего одной лишь чужой песенки». Моё приближение заметили все стоявшие около кабинета физики старшеклассники. Тех, кто не увидел меня не сразу — толкнули приятели, указали на меня рукой или наклоном головы. Девочки тихо перешёптывались. Мальчишки обменивались ухмылками и шутками. Одноклассники встретили меня пристальными взглядами и улыбками, будто праздничным салютом — и парни, и девчонки. Я подошёл к ним, беззаботно помахивая дипломатом. Отметил, что моё сегодняшнее выступление из кабинета директора превратило меня из незаметного ученика едва ли не в звезду школы (в звезду класса — так уж точно).
Мужская половина класса вдруг прониклась ко мне дружелюбием. И почтила меня вниманием едва ли не в полном составе (даже те, кто ещё вчера игнорировал факт моего существования). Парни приветственно пожимали мне руку, хлопали меня по плечу, нахваливали за «смелость» (о самой песне ничего не сказали). Они спрашивали, «досталось» ли мне от директора. И интересовались, «чё там» у меня с Волковой. Я отшучивался в ответ на их вопросы, загадочно ухмылялся. Не послал никого «далеко и надолго» (едва сдержал это желание). Не отметился рукопожатием Вася Громов. Но он тоже наградил меня вниманием: я перехватил его недовольный взгляд и заподозрил, что парень завидовал свалившейся на меня популярности. В «прошлое» четвёртое сентября я бы подобному событию наверняка порадовался. Сейчас — лишь равнодушно хмыкнул.
Девочки десятиклассницы на похлопывания по плечу не решились. Ни одна из одноклассниц не пожала мне руку. Однако теперь я рядом с ними не ощущал себя невидимкой. Ещё вчера я с барышнями из десятого «А» класса обитал будто в параллельных вселенных: ничем не привлекал их внимание (разве что позавчерашним побегом с урока литературы). Теперь же, собравшиеся в школьном коридоре девицы будто невзначай удерживали меня в поле своего зрения (некоторые и вовсе — без стеснения рассматривали меня, как диковинного зверя в зоопарке). Глазки прекрасной половины класса обстреливали меня удивлёнными и заинтересованными взглядами. Задумчиво разглядывала меня даже Наташа Кравцова (словно силилась понять, что во мне со вчерашнего дня изменилось). И этот её взгляд явно не нравился Василию Громову.
Я поправил очки, смерил взглядом долговязую фигуру Василия. Отметил длину рук этого парня — порадовался, что Громов увлекался волейболом, а не боксом. Потому что интуиция мне нашёптывала: в этом сентябре мой поединок с Васей на школьной «арене» за теплицей случится не в конце месяца, как «тогда». А как бы уже не на следующей неделе. Потому что я понимал: чем больше Принцесса (Кравцова) метнёт в меня оценивающих взглядов, тем сильнее пожелает Вася «занизить» кулаками мою «стоимость» в глазах Наташи. Я прикоснулся к кончику своего носа — вспомнил, чем заканчивались мои встречи на «арене» с длинноруким одноклассником: то были «игры в одни ворота». «Ну… не пойду же я петь со сцены с опухшим носом», — подумал я. Взглянул на лицо Громова и мысленно сказал: «Прости, Вася. Но не в этот раз».