Ну все, кажись, налопался от пуза. Куда только поместилось? Теперь и в люлю пора. Интересно, как завтра мама отреагирует на исчезновение целого таза пирогов, и заметит ли пропажу пяти килограммов сухарей? Впрочем, плевать, проблемы буду решать по мере их поступления, а мама… мама всегда поймет любимого сыночка.
Глава 13
Лежу на теплом песочке на берегу Сонной. Спиной впитываю солнечный свет, пузом забираю тепло прогретого песка. Пересидел в реке, продрог до костей, зато из-под коряг пару десятков разных рыбин натаскал: линей, окушков, голавликов, одного крупного налима. Ловить рыбу руками я обучен еще с детдомовских времен. Дело нехитрое, всего-то найти подходящее местечко, дождаться, когда рыба после утреннего жора разбредется по своим норам, хорошенько взмутить воду выше по течению и вперед под коряги. Небольшой островок, сплошь поросший ивняком в самом начале речного загиба Кривой петли я присмотрел давно, однако только сегодня решил заняться рыбалкой, поскольку на крючок практически ничего не попалось, а без ухи, сами понимаете, какой может быть отдых. Пойманную рыбу кидал на берег пацанам, тут недалеко. Увлекся процессом, да так, что не заметил, как продрог до посинения губ. Теперь отлеживаюсь, наполовину закопавшись в успевший прогреться песок. Пойманная рыба выпотрошена, очищена, порезана на куски и помещена в висящий над костром казан литров на десять вместе с картошкой, луком, морковью, пшеном и прочими ингредиентами будущей ухи. На полтора десятка юных ртов, да с учетом прихваченных каждым домашних харчей, вполне достаточно. Запах обалденный, а после того, как в варево сунут дымящуюся головешку будет и со вкусом «полный абзатс», как любит говаривать фактически официальный лидер нашей банды Ванька Шокин по кличке Шах.
В ожидании «коронного» блюда народ занимается всякой ерундой. Кто не очень правдоподобно, но довольно бойко рассказывает о своих многочисленных победах на любовном фронте. Кто-то играет в азартные игры на щелбаны. Кто-то, как я, просто валяется на песке и думает о чем-то своем сокровенном. Короче, народ, вроде как, при делах.
Сегодня воскресенье, обязательный выходной для трудящихся масс Российской Империи христианского вероисповедания, а также всех прочих атеистов. Сам я причисляю себя к последним, но никому об этом не скажу, поскольку тятька с мамкой истые христиане. А при верующих родителях и детки должны быть также во Христе и никак иначе. С утра, не евши и не пивши, посетили храм. Обязаловка, не отвертеться, ну если ты только не валяешься в бреду с температурой. Симулировать горячку бесполезно, у маменьки абсолютное чутье на обман. Поэтому приходится ни свет, ни заря вскакивать с кровати, обряжаться в самый лучший костюм и топать в церковь, демонстрируя на физиономии радость от предстоящего общения с Господом. Затем в душном помещении при скоплении нескольких сотен земляков на протяжении двух часов слушать наставления батюшки Велизария Аполлинариевича о праведном житье-бытье.
Слушал и ухмылялся про себя. Пастырь то еще — втюхивает народу идеи братства и взаимопомощи, у самого же копейки не выпросить, куска хлеба не подаст страждущему и сыночка Сенечку воспитал такого же гнилого как сам. Люди видят, однако жреческий сан Шустрова застилает взор, к тому же, басовит и неплохо обучен в семинарии компостировать мозги искренне верующим. Еще один момент, поскольку реформ патриарха Никона на Руси этой реальности не было, народ осеняет себя не щепотью, а двумя перстами. Вполне допускаю наличие других отличий от канонов иной реальности, но так как в прошлой жизни храм посещал от случая к случаю и в дела церковные не вникал, молитв не заучивал, сие тайна для меня великая есть. Здесь же жизнь заставила, точнее наградила знанием реципиента, так что мне даже напрягаться мысленно не приходится — повторяю за батюшкой слова в нужный момент и осеняю себя крестным знамением вместе с другими прихожанами, то есть, из толпы никак не выделялся.
Часам к девяти основная масса людей покидает храм. Остаются самые богомольные для исповедования и причащения. Слава Богу сегодня сия чаша меня миновала, поскольку исповедался и причастился на прошлой неделе. Ну можно сказать, что исповедался и причастился.
Первым делом отец Велизарий задал вопрос: «Не грешен ли рукоблудием, отрок?». На что меня так и подмывало, намекнуть попу, дескать, нет мне в том надобности, поскольку девки дают безотказно, поэтому и не приходится изливать семя на землю или еще куда не следует, лучше сыночка своего поспрошай, как часто тот Дуньку Кулакову практикует. Но дерзить не стал, смиренно ответил:
— Нет на мне сего греха, батюшка.
На этом поп от меня не отвязался:
— А есть ли за тобой какие иные прегрешения? Может, мысли какие диаволовы в дурную башку лезут, к примеру, насчет революционной ереси? — Сука, он еще и на охранку подрабатывает. Неспроста вопросец задал. Верняк, рапорты строчит куда надо. Пастырь, мля, положил на тайну исповеди большой и толстый. Вне всякого сомнения, Церковь здесь целиком и полностью обслуживает правящий режим. Хотя, если прикинуть хрен к носу, разве в прошлой жизни оно было не так?
— Не могу знать, святой отец. Господом Богом клянусь, ни о чем таком не думал, ибо тружусь на отцовой кузне, не покладая рук, тут уж не до ересей всяких.
Вряд ли отец Велизарий ожидал, что я ему тут же обрисую весь расклад местной ячейки РСДРП или как тут называются всякие тайные революционные организации. К тому же, я не уверен, что крестьяне в принципе способны играть в подобные политические игрища. Это пролетариям в городах после девятичасовой рабочей смены заняться нечем, а крестьянин пашет от зари до зари, еще и часть темного времени суток прихватывает.
— Отпускаю грехи твои раб божий Володимир! — пробасил священник, после чего зачерпнул ложкой из сосуда красного винца, и попытался сунуть мне в рот. Я представил, сколько народа до меня облизало этот, с позволения, столовый прибор, и меня едва всего не перекорежило от приступа брезгливости. Пришлось вместо рта подставить щеку, и вино пролилось мне на одежду. Ой, ой! Какой же я неловкий! Хотя, нечего спаивать молодежь винищем, да еще с утра. Жрец обругал меня за нерадивость, но повторную порцию «крови христовой» к моему вящему удовлетворению зажал, лишь вручил твердокаменную просфору, перекрестил и отпустил с миром.
Хлебец я слопал — не гневить же окончательно Владыку Небесного, к тому же, без завтрака кушать очень хотелось.
После обязательных воскресных утренних бдений в храме наше семейство дружно возвращалось домой, завтракало, затем так же дружно разбегалось всяк по своим очень важным делам.
Сегодня за мной забежал верный друг Колька Жомов и утащил на реку. Памятуя о резко возросшем аппетите младшенького, маменька сунула в мой рюкзачок бумажный пакет с пирогами, шматом копченого сала и приличным куском козьего сыра, приобретенного, точнее, выменянного на штоф батиной самогонки у Марфы Егоровны Дудиной соседки и маменьки моей постоянной ночной пассии.
Причиной столь примечательной заботы родительницы стала моя неудачная попытка слегка помагичить полторы недели назад. Впрочем, утверждать, что я тогда потерпел абсолютное фиаско было бы не совсем верно. Оно хоть и потерял не менее пуда живого веса, но после съеденных на сон грядущий харчей, на утро узником концлагеря уже не выглядел. Каким-то чудесным образом пироги, сухари и прочая еда за ночь усвоились моим молодым растущим организмом, не вызвав заворота кишок или еще какой неприятной хворобы.
Разумеется, исчезновение тазика пирогов с мясной начинкой и прочего харча не укрылось от внимания заботливой маменьки. На её закономерный вопрос пришлось выдать заранее придуманную версию, мол, заехал километров за двадцать от родного дома, а тут, как назло, в заднее колесо ось угодила, вот ступицу и заклинило. Поскольку, необходимый для ремонта инструмент остался в мастерской, а других транспортных средств по дороге не попалось и помощи получить было не от кого. Вот и пришлось все эти двадцать километров корячить мотик едва ли не на собственном горбу. Из-за этого я не только умаялся, но проголодался, как матерый волчара на бескормице в студеную зимнюю пору.