— Рада, Крылов, что ты это понял уже в начале учебного года, — сказала Снежка.

Классная руководительница пробежалась взглядом по лицам притихших десятиклассников, словно показала: адресовала свои слова не только мне.

— Время до экзаменов ещё есть, — сказала она. — Но его осталось не так много, как кажется. И промчится оно стремительно. Я вам уже об этом говорила — первого сентября, на классном часе.

Я снова потряс рукой.

Снежная будто нехотя уронила на классный журнал короткую указку, отодвинула его в сторону.

— Что ж, — сказала она, — послушаем твой анализ Иван. Я не планировала тебя сегодня спрашивать. Но ты раззадорил моё любопытство. Не часто ты нас в прошлом году баловал подобной активностью.

Она указала на пространство у доски.

— Выходи, чтобы мы могли на тебя полюбоваться.

Я нехотя выбрался из-за стола, прошёлся между радами. Мысленно похваливал себя за то, что однажды не поленился и помог сыну со сбором информации для школьного сочинения по теме сегодняшнего урока. Будто наяву вновь услышал возмущённые слова своего старшего мальчика: «Кому сейчас интересно читать подобную ерунду? Зачем нам забивают этим голову? Что полезное я узнаю в этом скучном и давно устаревшем рассказе?»

Остановился, повернулся лицом к классу.

— Внимательно слушаем тебя, Иван, — сказала Снежка.

Повысила голос:

— Тишина в классе!

И уже тише добавила:

— Если у кого-то есть желание высказаться по теме урока — сделаете это после ответа Крылов. А пока послушаем Ивана. Все вместе оценим его анализ рассказа «Старуха Изергиль» Максима Горького.

Снежка взглянула на меня.

— Слушаем тебя, Ваня, — сказала она. — Итак: анализ рассказа. Приступай, Крылов, не стесняйся.

Я откашлялся, прижал мост оправы очков к переносице.

Заметил, что многие одноклассники отвлеклись от собственных «важных» дел — смотрели на меня (будто надеялись на увлекательную лекцию).

— Старуха Изергиль, на мой взгляд, один из самых экстравагантных персонажей русской литературы, — сказал я. — В настоящее время в образе этой героини акцентируют внимание на моральных качествах: эгоизме и равнодушии. Кроме того, при анализе рассказа смещают акценты с образа центрального персонажа на…

* * *

— …Резонерством и сочинительством он исказил легенды — и «Старуху Изергиль», и «Макара Чудру»; он подвиги испортил литературой. Даже досадно видеть, как он в своём недоверии к естественной красноречивости самой жизни, грешит против неё и против самого себя, своё же дело рушит деланностью и не умеет правдиво нарисовать до конца, до завершающего эффекта истины.

Я сделал паузу.

Продолжил:

— Такими отзывами награждали рассказ Максима Горького современники. В частности, Юрий Айхенвальд, чью цитату из «Силуэтов русских писателей» я только что привёл. Но уже в современных изданиях можно увидеть иное отношение к рассказу. И иное мнение о его содержании: к примеру, некоторые критики полагают, что Горький в рассказе прославлял коллективизм.

Пожал плечами.

— Считаю, что не стоит впадать в крайности, — сказал я. — К какой бы формуле мы не свели суть рассказа, но одна из его граней обязательно от нас ускользнёт. Мы можем уподобиться современникам писателя, или нынешним критикам. Но лучше всё же каждому найти в рассказе что-то для себя: благо, что произведение Максима Горького изобилует смыслами и намёками.

Повернулся к Снежке и сообщил:

— Всё, я закончил, Галина Николаевна.

Нарочно, или не специально — учительница литературы скопировала мой жест: прикоснулась пальцем к переносице.

— М-да, — произнесла она. — Не скажу, Крылов, что во всём согласна с твоим анализом. Но признаю, что твоя точка зрения мне ближе, чем высказывания Айхенвальда. И признаю, что ты великолепно подготовился к сегодняшнему уроку. Даже я в твоём выступлении услышала кое-что новое для себя. Молодец, Иван. Присаживайся.

Я вернулся за парту — Волкова показала мне поднятый вверх большой палец.

Галина Николаевна посмотрела на часы.

— Мне интересно было выслушать мнение Крылова, — сказала она. — Но хотела бы ознакомиться и с анализом рассказа от других учеников. Время у нас ещё есть.

Снежная опустила взгляд на классный журнал.

— Вася Громов, — сказала она.

Глазами отыскала темноволосую голову Василия.

— Выходи к доске, Громов, — сказала Снежка. — Надеюсь, ты порадуешь нас не менее интересным и подробным анализом рассказа Максима Горького, чем это сделал Крылов.

— Может, меня спросите в следующий раз, Галина Николаевна? — сказал Громов.

— Выходи, выходи, Вася, — ответила Снежная. — Мы очень хотим послушать твои рассуждения именно сегодня.

Я повернулся к Волковой — пожал плечами.

Та нахмурилась, поставила в моём списке «крестик» рядом с фамилией Громова.

* * *

За анализ рассказа «Старуха Изергиль» Василий всё же получил «двойку». Громов обжёг меня обвинительным взглядом, шагая к своей парте — словно «оступился» по моей вине. Показал мне кулак.

Я хмыкнул ему в ответ. Мысленно отметил, что напрасно старался: моё выступление не уберегло Василия от фиаско. А вот Лидочку Сергееву оно лишило третьей за сегодня пятёрки: очередной «плюсик» рядом с её фамилией Алина на уроке литературы не поставила.

* * *

В конце урока литературы Снежка напомнила: в воскресенье мы всем классом идём в поход. Она, как и в «прошлый» раз, произнесла трёхминутную речь о том, что в будущем мы «с особой теплотой» вспомним о своих школьных годах. Пообещала, что «школьные друзья» останутся друзьями на всю жизнь. Скупо упомянула о «маячившей» перед нами «взрослой» жизни с её уже совсем «недетскими» проблемами. Завершила выступление выводом: идти в завтрашний поход нужно всем. «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», — цитатой из романа «Как закалялась сталь» Николая Островского мысленно дополнил я её речь. С усмешкой вспомнил, чем обернулся завтрашний поход для меня «тогда». Решил, что врагу не пожелал бы повторения того кошмарного дня. Задумался: а нужен ли мне этот поход теперь?

* * *

На уроке химии «плюсики» рядом с фамилиями проставляла только Волкова (уже буднично: без восторга и удивления). Она же в конце урока открыла дневник и сверила записанные там домашние задания с теми, что ещё утром получила от меня. Признала: «Всё верно». Вернула мне списки — к пятому уроку те утратили свою актуальность. Я бросил сложенные пополам листы в дипломат. Задумчиво поправил очки. Меня слова Алины не порадовали. Потому что сообразил: моя затея с «предсказанием будущего» провалилась. Утром я ожидал от Волковой иной реакции — не этого будничного «всё верно». Сообразил, что девчонка «вполне логично» объяснила себе происхождение моих списков. Подумал: тоже поверил бы в некие задокументированные учительские планы, нежели в предсказания будущего (тем более: сделанные соседом по парте, а не дядькой экстрасенсом «из телевизора»).

* * *

Первый в новом году урок физкультуры начался для меня, как и в прошлый раз — с разглядывания наряженных в короткие шорты и белые футболки одноклассниц. Я влился в группу парней, изображавших разминку перед уроком. Топтался около шведской стенки, постукивал по полу баскетбольным мячом. Вот только в отличие от нынешних сверстников я не прятал свой интерес. А встречал появлявшихся из раздевалки девиц пристальным взглядом, направленным вовсе не на их причёски. В прошлое пятое сентября я поглядывал на девчонок и отмечал произошедшие в их телах за лето изменения. Сейчас я разглядывал одноклассниц и думал: «Не всё то золото, что блестит» и «не все те женщины взрослые, кто таковыми выглядят».

Уже третий день я отмечал, что мысли о женщинах не покидали мою голову. Понимал, что для шестнадцатилетнего юноши — это нормальное и объяснимое явление. Вспоминал всю ту умную литературу, что прочёл, как отец двух мальчиков-подростков. Понимал, что рассуждения о завершении пубертатного периода и половом созревании напрямую касались теперь и меня нынешнего. Не видел в своём обострённом интересе к противоположному полу ничего странного. Меня настораживал тот факт, что юношеские желания в моём сознании искажались «стариковскими заморочками». Шестнадцатилетнее тело видело в старшеклассницах «годные» объекты сексуального притяжения. А мой разум считал школьниц детьми… со всеми вытекающими для моего восприятия фобиями.