— Говорила по поводу комсомольского собрания, — сказал я. — Просила вас за меня заступиться?

Михаил Андреевич откинулся на спинку стула — та жалобно застонала.

— Не разговаривал с ней, — сказал он. — По этому поводу. А собиралась попросить?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Могла. Наверное.

Заметил, что перенял манеру Полковника говорить короткими фразами.

— Не говорил с ней, — повторил Снежный. — На эту тему. А вот к тебе разговор есть. У меня.

Директор школы выдержал паузу — смотрел мне в глаза.

— Будь осторожен, Крылов, — сказал он. — С Алиной Волковой.

Я не отвёл глаз, но приподнял брови и произнёс:

— Не понял вас, Михаил Андреевич. В чём именно мне быть осторожным?

— Девчонка влюблена в тебя…

— Михаил Андреевич…

— Влюблена, — повторил Полковник. — Галя такое видит. Не ошибается.

Директор школы качнул головой.

— Она сказала: ты изменился, Крылов. Очень. За лето. Повзрослел. Стал самоуверенным.

Снежный дёрнул плечом.

— Волкова романтик, — сказал он. — Ранимая. Будь с ней осторожен. Не навреди.

Я ответил:

— Постараюсь, Михаил Андреевич.

— И ещё, Иван, — сказал Полковник. — У вас скоро выпускные экзамены. И поступление в институт. Не знаю, какие у тебя планы. На Волкову. Но…

Я улыбнулся.

— Понял вас, Михаил Андреевич.

Покачал головой.

— Всё будет хорошо, — заверил я. — Не переживайте. Я пообещал отцу, что ни в этом, ни в следующем году он не станет дедом.

Директор школы улыбнулся, скрипнул стулом.

— Вот это правильно, Иван, — сказал он. — Мудрое решение. Успеете. Какие ваши годы.

Он развёл руками, взял чашку — указал её на меня.

— Позвони ей, — сказал он. — Успокой девчонку. Она переживает. Из-за собрания. Точно тебе говорю.

Я кивнул.

— Конечно, Михаил Андреевич. Позвоню. Как только приду домой.

Полковник пожал плечами.

— Зачем так поздно? — спросил он.

Указал мне на телефонный аппарат.

— Звони.

Полковник вновь откинулся на спинку стула, поднёс к губам чашку. Посматривал на меня, улыбался. Я мысленно одобрил идею Снежного. Поблагодарил директора за разрешение, придвинул к себе громоздкий телефонный аппарат. Вертел телефонный диск, смотрел, как директор школы пил чай: он вновь коснулся своего лица забытой в чашке ложкой. «Моя мама бы такого не стерпела», — подумал я. Прислушался к звучавшим из динамика громким гудкам. Сперва я позвонил в сорок восьмую квартиру: представил, что Волкова сейчас сидела на кресле в гостиной, нервно покусывала губы и заполняла пространство комнаты табачным дымом. Но Алина не взяла трубку. Я озадаченно хмыкнул, набрал номер квартиры её бабушки. Не нашёл Алину и там. Нина Владимировна сообщила, что её внучка ушла в школу: на «комсомольское собрание».

— Как интересно, — пробормотал я.

Вернул трубку на рычаги.

— Что там? — спросил Полковник.

Я ответил Михаилу Андреевичу лишь задумчивым взглядом. Потёр подбородок; повернул голову, взглянул на циферблат настенных часов. Прикинул: собрание комитета комсомола школы продолжалось уже почти час. Я встал, подошёл к окну. Отодвинул штору и выглянул на улицу. Отметил, что снегопад усилился. Поправил очки. И тут же улыбнулся. Потому что отыскал взглядом Волкову. Алина стояла на освещённом фонарём островке, около мачты флагштока. Смотрела на вход в школу. Не шевелилась. На её пальто и шапку падали мелкие снежинки. Они не таяли, превращали Волкову в снеговика. «В Снегурочку», — сам себя поправил я. В голове тут же прозвучала музыка из мультфильма и спетые голосом Клары Румяновой слова: «Расскажи, Снегурочка, где была…» «Собирает снег в сугробы. Кто же эта незнакомка?» — вспомнил я детскую загадку. Покачал головой.

— Ждёт? — спросил директор.

Я кивнул.

— Ждёт.

Взглянул на чашку с чаем (сообразил, что напиток так и не попробовал), повернулся к Полковнику.

— Мне нужно идти, Михаил Андреевич, — сказал я.

В вестибюле школы я никого не встретил. Даже в гардеробе. Лишь услышал, как в ведущем к третьему учебному корпусу коридоре техничка стучала по полу шваброй — различил и её недовольное бормотание. Я нацепил шапку, набросил куртку и поспешил к выходу. Толкнул стеклянную дверь, шагнул на улицу. Сощурил глаза. Вдохнул морозный воздух и невольно остановился. Потому что ветер метнул мне в лицо горсть снежинок — напомнил, что сейчас не август, а декабрь. Я вздрогнул. Поспешно застегнул куртку и спрятал под воротником подбородок; натянул на мочки ушей шапку. Смахнул прилипшие к стёклам на моих очках крохотные льдинки — отыскал взглядом Алину. Волкова по-прежнему стояла около флагштока. Узнала меня — махнула рукой. Мне почудилось: Волкова следила за моим приближением, затаив дыхание.

— Замёрзла? — спросил я.

Остановился в двух шагах от Алины, сунул руки в карманы.

Волкова спросила:

— Что они решили?

Она шагнула мне навстречу, прикоснулась варежкой к рукаву моей куртки. Заглянула мне в глаза, будто искала в них ответ на свой вопрос. Ветер стряхнул с её головы и плеч снежинки — бросил их мне в лицо.

— Решили, что я продолжу платить взносы, — сказал я.

Снова смахнул с прилипший к очкам снег.

— Ваня, тебя не исключили? — переспросила Волкова.

Алина провела варежкой по моей шапке — на землю полетела порция ледяных крошек. Я отметил, что щёки и скулы Волковой покраснели, выглядели нарумяненными. Покачал головой.

— Не решились, — сказал я. — Я по-прежнему комсомолец.

Алина выдохнула (около её лица заклубился пар). Внимательно рассмотрела мои глаза, словно проверяла: говорил ли я правду или слукавил. Неуверенно улыбнулась.

— Это хорошо, — сказала она.

Я пожал плечами.

— Кравцова и Громов расстроились.

Волкова махнула варежкой.

— Ну их… — сказала она.

Я прикусил язык — чтобы не сболтнуть неуместную шутку. Волкова взяла меня под руку. Мы зашагали по заснеженной площади, оставляли за собой две цепочки следов.

— Капитан Райчук приходил на собрание, — сообщил я.

Взглянул на Алину. Та склонила голову. Фонарь остался за моей спиной — я не рассмотрел лицо Волковой.

— Что он говорил?

— Пообещал, что наградит меня медалью. «За отличную службу по охране общественного порядка». Врал, конечно. Но наши комсомольцы заслушались его слащавыми речами.

Я усмехнулся и сообщил:

— Громов и Кравцова после визита Райчука остались в меньшинстве. Два их голоса против семи. Решение нашего класса комитет не одобрил: очень уж его впечатлили слова Николая Григорьевича.

Волкова прижала к себе мой локоть.

— Алина, капитан Райчук передал тебе: он выполнил своё обещание, — сказал я. — Что бы это ни значило. Я так понял… он пришёл сегодня на собрание по твоей просьбе?

Волкова кивнула.

— Да, — ответила она. — Я его об этом попросила.

Сказала:

— А что мне оставалось делать? Ты их всех спас. А они тебя из комсомола исключали!

Алина покачала головой.

— Это несправедливо, — сказала она. — Вот я и пошла в КГБ. К этому Райчуку, которому ты тогда помог. Рассказала ему, что происходит: о тебе, о наших одноклассниках, о комсомоле…

Вздохнула.

— Что тебе ответил Николай Григорьевич? — спросил я.

Заметил, как Волкова дёрнула плечами — будто стряхнула с себя снежинки.

— Он разозлился, — сообщила Алина. — Наговорил о тебе гадостей. Кричал, чтобы я не лезла не в своё дело.

— Но ты всё же уговорила его явиться на собрание, — сказал я. — Как ты его убедила?

Волкова опустила глаза.

Ответила тихо (скрип снега почти заглушил её слова):

— Я тоже разозлилась.

Она взглянула на меня.

— Ведь это же несправедливо! — заявила Алина. — Ты там жизнью рисковал! А он свой зад со стула не захотел поднять!

В её глазах отразился свет фонаря.

— Ваня, он говорил: таким, как ты… место в тюрьме, а не в комсомоле! Вот так. Представляешь⁈