— Статья сто девяносто шестая УК РСФСР. Подделка удостоверения или иного выдаваемого государственным или общественным предприятием, учреждением, организацией документа наказывается лишением свободы на срок до двух лет или исправительными работами на тот же срок. Использование заведомо подложного документа наказывается лишением свободы на срок до одного года, или исправительными работами на тот же срок, или штрафом до ста рублей.
Григалава махнула флажками.
— Юноша, не говорите ерунду! — сказала она. — Мой документ настоящий.
Женщина отмахнулась от моих слов. И тут же огляделась по сторонам, словно фразу о документе сказала не для меня.
Спросила:
— Юноша, откуда вы приехали?
Она осмотрела меня с ног до головы, будто выясняла размер моей одежды или искала на моих вещах нашивки с моим именем.
Я сощурил глаза и выдохнул:
— Ха!
Указал на журналистку.
— Вот ты и прокололась! — сказал я. — Будто ты не знаешь, кто мы!
Звуки моего голоса эхом отразились от колонн и умчались к потолку. Я снова привлёк к нам внимание (и не только Лёнино). Заметил, что наш отряд уже добрался до лифтов.
Развёл руками.
— Да нас тут все знают! — заявил я.
Следившие за нашим разговором иностранные гости в меховых одеждах улыбнулись, продемонстрировали белые зубы — будто подтвердили мои слова.
Я воскликнул:
— Шпионишь для «Орлят» из Горького?!
Поднял с пола сумку.
— Вечно вы за нами всё повторяете! — сказал я. — Ничего не можете сами придумать! Передай своим, что смоленский ансамбль песни и пляски «Ленинские пастушки» в этом году снова займёт первое место! Мы победим! Ясно?! А вы, «Орлята», учитесь летать!
Дария Матвеевна скривила губы.
— Юноша, что ты несёшь? Какие «Орлята»? Я журналист из газеты «Комсомольская правда»…
— Ты шпионка! — выпалил я.
Стоявшие рядом с нами гости столицы снова обернулись на звуки моего голоса. Посмотрели на нас и неприметные мужчины в серых костюмах, читавшие газеты в вестибюле гостиницы (я приметил двоих). Я усмехнулся, махнул рукой белозубым иностранцам — те помахали мне в ответ.
Журналистка приоткрыла рот.
— Ничего тебе не скажу! — заявил я.
Посмотрел Григалаве в лицо, хмыкнул. Развернулся на сто восемьдесят градусов. Поспешил к стоявшим около дверей лифтов одноклассникам.
— Мальчик, постой! — услышал за спиной голос журналистки.
Не обернулся. На ходу поправил очки. Догнал Свечина.
Лёня спросил:
— Что эта тётка от тебя хотела?
Я пожал плечами.
Ответил:
— Про какой-то ансамбль песни и пляски спрашивала. Решила, что мы приехали из Смоленска. Обозналась.
Свечин оглянулся.
— Не нравится она мне, — заявил Лёня. — Похожа на капиталистическую шпионку. Как бы она не попыталась нас завербовать. Мне брат рассказывал, что в Москве такое случается: он об этом в газете читал.
— Пусть только попробует, — сказал я. — Сразу сообщим нашим. Они её быстро скрутят.
Лёня кивнул, согласился:
— Сообщим.
Он нажал на кнопку вызова лифта.
— На каком этаже нас разместили? — спросил я.
— На одиннадцатом.
Я хмыкнул.
— Серьёзно?
«Опять одиннадцатый», — промелькнула в голове мысль.
Лёня кивнул.
— Высоко, — сказал он. — Зато вид из окна будет хороший.
Вышел из лифта — взглянул на запылённое окно. Лёня Свечин бросил на пол сумку, прислонил к стене гитару. Он прижал к оконному стеклу ладони и выдохнул: «Красота!» К окну я не подошёл. Но слева от Лёни увидел Останкинскую башню — справа рассмотрел мемориал «Покорителям космоса». Арку Главного входа ВДНХ заслонило правое крыло гостиницы. Я распахнул дверь. В гостиничном коридоре вновь усомнился в том, какой сейчас год. Потому что с момента моего прошлого посещения здесь почти ничто не изменилось. Я увидел на полу всё тот же ковролин. Узнал обитые деревянными панелями стены. Не заметил разве что кулер в коридоре. Хотя духота здесь стояла, как и во время моего предыдущего заселения.
Свечин подтолкнул меня в спину, обогнал меня и зашагал туда, где раздавались голоса наших одноклассников. Я побрёл следом за Лёней. На делёжку номеров мы опоздали. Нас поставили в известность, что в нашем отряде восемь парней и семь девчонок. Поэтому в одном из номеров будут разнополые жильцы. Снежка указала нам на дверь, за которой я увидел знакомую обстановку (за ближайшие сорок лет она почти не изменится) и сидевшую в кресле Волкову. Алина склонилась над своей сумкой, перебирала вещи. Классная руководительница объявила, что у нас есть два часа на отдых. А затем мы пообедаем и погуляем по территории ВДНХ (при упоминании ВДНХ Галина Николаевна указала рукой на приоткрытую форточку).
Классная руководительница ушла. Лёня тут же прислонил к шкафу около входа гитару и громогласно заявил: «Чур, моя кровать посередине! И я первый иду мыться!» Ни я, ни Алина с ним не спорили. Волкова уже застолбила место у окна (с видом на мемориал и телебашню). Я бросил на полку для чемоданов сумку, уселся на кровать у входа. Почувствовал под собой пружинный матрас (как и тогда). Вздохнул. Снова пробежался взглядом по номеру. Покачал головой. Пробормотал: «М-да. Дежавю». Отметил, что стол, кровати, кресло, шкаф и даже торшер выглядели удивительно знакомыми, но почти новыми. Вспомнил: за ближайшие десятилетия они поизносятся и состарятся… и останутся на прежних местах.
Свечин за стеной горланил патриотические песни — в ванной комнате шумели струи душа.
Я пересел на кровать, что стояла в шаге от окна. Рассказал Алине о встрече с журналисткой.
Волкова побледнела.
— Что теперь делать? — спросила она.
Мне почудилось, что Алина задержала дыхание.
Пожал плечами.
— Ничего, — сказал я. — Отдыхать. Гулять по Москве. А если не хочешь с ней беседовать…
Волкова помотала головой.
— Не хочу, — сказала она.
— Тогда не попадайся этой тётке на глаза, если она вдруг вернётся в гостиницу.
Я привстал, прикрыл форточку: музейный запах из комнаты выветрился, стало прохладно.
— Ну а если столкнёшься с ней, то отправь её в долгую пешую прогулку.
Алина опустила глаза.
— Она узнает, где я теперь живу. Опять… начнётся.
— Ничего не начнётся, — сказал я.
Поправил очки.
Добавил:
— Если бы захотели, то давно бы тебя нашли.
Обедали мы не в гостинице. Но Снежка пообещала, что в «Космосе» мы позавтракаем: завтрак входил в стоимость нашего номера (за который каждый из нас отвалил большие по нынешним временам деньги). На московских улочках наша классная руководительница отыскала общепитовскую столовую (не иначе как с чужой подсказки). Там мы плотно поели, затарившись по стандартной программе: первое, второе и компот. Сытыми и повеселевшими зашагали в направлении ВДНХ. По традиции разбились на группы. Лёня Свечин присоединился ко мне и Волковой. Я отметил, что Вася Громов с приятелями наворачивали круги вокруг Сергеевой; парни развлекали Лидочку рассказами и шутками (Наташа Кравцова в Москву не поехала).
Я шагал по неровному, потрескавшемуся тротуару; обходил лужи. Оглядывался по сторонам, рассматривал улицы современной столицы. То и дело извлекал из памяти облик московских улиц из будущего. Сравнивал эти воспоминания с тем, что видел сейчас. Почти не замечал вокруг себя ярких огней. Зато повсюду алели флаги: город украсили в канун праздника. По будто бы усохшей проезжей части не пролетали блестящие иномарки (если не считать за таковые давно примелькавшиеся на советских дорогах венгерские «Икарусы»). Мимо нашего растянувшегося вдоль тротуара отряда проносились новенькие «Жигули», «Волги» и «Москвичи». Пару раз я замечал горбатые «Запорожцы». Под ногами плюхала вода, шуршали жёлтые кленовые листья.
На территорию Выставки достижений народного хозяйства мы прошли транзитом через продовольственный магазин (прикупили еду на ужин). Я отметил, что Выставка сегодня пестрела от красных флагов и баннеров. Мои одноклассники рассматривали причудливую архитектуру Выставки. А я всё больше скользил взглядом по праздничным плакатам. «Да здравствует 64 годовщина Великой Октябрьской социалистической революции! — читал я. — Решения XXVI съезда КПСС в жизнь! Мира оплот СССР. Слава Великому Октябрю! Слава КПСС!..» По территории ВДНХ мы бродили до вечера. Я слушал восторженные возгласы одноклассников, посматривал на грустное лицо Волковой. В гостиницу вернулись затемно — голодные и уставшие.